«...но при сем долгом считаю прибавить, что в самый день ссоры, когда майор Мартынов при мне подошел к поручику Лермонтову и просил его не повторять насмешек, для него обидных, сей последний отвечал, что он не в праве запретить ему говорить и смеяться, что, впрочем, если обижен, то может его вызвать и что он всегда готов к удовлетворению». (Князь А.И.Васильчиков, секундант на знаменитой дуэли.)

Квартал Верхне-Волжской набережной, расположенный между улицей Семашко и гостиницей “Октябрьская”, двести лет назад был одним из самых красивых мест Нижнего. Но уже никто, кроме краеведов и старожилов, не вспомнит, что на этом месте находилась усадьба одного из богатейших людей Нижнего — Соломона Михайловича Мартынова. Обширная усадьба выходила к Волге громадным парком. К сожалению не сохранилось имен архитектора и строителей большого и, по словам очевидцев, красивого дома. Главной же достопримечательностью усадьбы был парк. Часть его, прилегавшая к дому, была “висячей”, то есть располагалась на террасе на уровне второго этажа дома. Значительная территория парка представляла собой “лабиринт” с путаными дорожками, а земля, тянувшаяся вплоть до обрыва над Волгой, была отведена под английский сад с аккуратно подстриженными деревьями и кустарниками.

В формулярном списке его сына, Николая Соломоновича Мартынова, убийцы Лермонтова, значится: на июль 1841 года был отставным майором, 24 лет, из нижегородских дворян. В скобках: дворянство приобретено отцом – винным откупщиком. Когда Соломон Михайлович Мартынов обзавелся в Москве домами и связями, он решил сына, как это сделал в свое время отец Дмитрия Бенардаки, определить сначала в гвардейскую службу. И Николай Мартынов поступил в Школу юнкеров. После ее окончания в 1832 году, был принят в Кавалергардский полк корнетом (школа была при полке). Вы только представьте себе - в самый элитный столичный полк гвардии принят сын винного откупщика и еврея-выкреста…. Вот что значили связи и деньги! И историография еще смеет утверждать, что в те времена офицерами гвардии могли быть только родовитые аристократы (они же - ужасные сионисты), и что пути в гвардию для богатых, но не родовитых просто не было!

Конечно, помогли не только деньги и связи отца. Николай и сам должен был чего-то стоить, иначе ему не служить бы в этом полку. Ведь «…история славныхкавалергардов начиналась так: 30 марта 1724 года к коронации императрицы Екатерины I, состоявшейся 7 мая 1724 года, в качестве ее почетной стражи был сформирован Кавалергардский корпус. С течением времени это формирование, комплектовавшееся из представителей знатных российских фамилий, видоизменялось, распускалось и образовывалось снова. Так продолжалось до тех пор, пока 11 января 1800 года, через год после очередного учреждения Кавалергардского корпуса, Павел I не переформировал его в трех эскадронный лейб-гвардии Кавалергардский полк, на одинаковом положении с другими гвардейскими полками без сохранения привилегии набора исключительно из дворян».                                                                

Во время событий 14 декабря 1825 года полк под командованием полковника В.И.Пестеля (родного брата вождя мятежников Павла) был на Сенатской площади. Именно нижегородец Сергей Шереметев сделал первый выстрел по восставшим декабристам, среди которых был его младший брат Николай, впоследствии сосланный на Кавказ. Из числа кавалергардов (находившихся в строю или служивших в полку ранее) по делу декабристов проходило 28 человек. Среди них и нижегородцы - например, кавалергард Иван Александрович Анненков. Этот богатейший помещик известен не как участник событий, а из-за его романтической любви к француженке Полине Гебль. Он не из числа страдальцев - после ссылки служил чиновником для особых поручений у родственника, Нижегородского губернатора Федора Васильевича Анненкова. В 1865 году Анненков был избран председателем Нижегородской земской управы, в 1868 - почетным мировым судьей. А начиная с 1863 года Иван Анненков целых пять сроков подряд вообще избирался уездным предводителем дворянства. И великий Александр Дюма после того, как по Нижегородски хлебосольно Анненковы приняли его у себя доме, даже сделал их прототипами героев романа "Учитель фехтования".

Вот и еще один знакомый Бенардаки и семьи Мартыновых - тоже в прошлом кавалергард. Во время событий 1825 года - полковник Генерального штаба Александр Иванович Муравьев. Нижегородский помещик Сослан по делу декабристов в Сибирь (иркутским городничим!?!). Выдержал там нешуточную баталию с Иринеем, архиепископом Иркутским, Нерчинским и Якутским. Доносы архиепископу не помогли. Иринея сослали в отдаленный монастырь, а Муравьев стал Архангельским губернатором. А вскоре он, этот декабрист !?! стал губернатором Нижегородским…

Один из повешенных вождей восстания тоже начинал в кавалергардах. Михаил Павлович Бестужев-Рюмин. Этот казнен несмотря на то, что был из старинного дворянского рода и отец его служил Горбатовским городничим.

Осужденным по 2 разряду поручику кавалергардского полка, другу Павла Пестеля и адъютанту графа Витгенштейна, Крюкову Александру Александровичу и его брату, прапорщику Николаю Александровичу, сыновьям Нижегородского губернатора, царь возможности вернуть эполеты, несмотря на многочисленные ходатайства, так и не предоставил.

А вот еще один Нижегородец - кавалергард князь Александр Иванович Одоевский. Тот самый, автор известного стихотворения „Струн вещих пламенные звуки до слуха нашего дошли…“. Именно князь Одоевский, один из помощников руководителя восстания К.Ф.Рылеева, вместе с Каховским, который стрелял из пистолетов, на Сенатской площади убил саблей пытавшегося остановить своих солдат полковника Стюрлера и заколол штыком в спину генерала Милорадовича. Это единственный декабрист, применить к которому высшую меру просили у Николая I целых две делегации офицеров. Но царь не только сократил князю срок ссылки на 3 года, но впоследствии и предоставил возможность вернуть эполеты в рядах Нижегородского драгунского полка.

Даже после этого неполного перечисления нижегородских декабристов становится понятным, почему вожди восстания планировали сделать Нижний Новгород новой столицей империи. А ведь в этом списке отсутствуют еще многие фамилии. Избранного диктатором этого восстания нижегородского помещика князя Трубецкого, например, и нижегородского помещика князя Шаховского. Их я не назвал только потому, что они не были кавалергардами. Кстати, родственники этих людей (да, может быть, и они сами) наверняка были нижегородскими знакомыми семьи Мартыновых.

Уже на Кавказе ротмистр Гребенского казачьего полка, бывший корнет кавалергардского полка Н. С. Мартынов (который, как он писал в своей биографии, «имел несчастие убить на дуэли Лермонтова») опубликовал стихотворение «К декабристам», где были такие строки: 

                                                                  «И как нам не почесть участия слезою

                                                                   Ратующих за чернь вельмож и богачей.

                                                                   То цвет России был, поблекший под грозою,

                                                                   И скошенный с земли руками палачей». 

Между прочим, за эти стихи автор не пострадал ни капельки. И опубликовали, и не сослали. Сослуживец по кавалергардскому полку В. А. Бельгарт так характеризует Мартынова: “Он был очень красивый молодой гвардейский офицер, высокого роста, блондин, с выгнутым немного носом. Он был всегда очень любезен, весел, порядочно пел романсы и все мечтал о чинах, орденах и думал не иначе как дослужиться на Кавказе до генеральского чина”. И действительно, Мартынов за 7 лет сделал довольно успешную карьеру, получив уже в 1841 году при выходе в отставку чин майора (Лермонтов одного с ним года выпуска был только поручиком). “Н.С. Мартынов получил прекрасное образование, был человек весьма начитанный и, как видно из кратких его Записок, владел пером. Он писал и стихи с ранней молодости, но, кажется, не печатал их”. Эти слова принадлежат П. Бартеневу, другому сослуживцу Мартынова по кавалергардскому полку. И из гвардии Мартынова из гвардии не выгонял. В те времена, чтобы попасть на Кавказ в ряды действующей армии, существовала… очередь. По разнарядке отправляли туда ежегодно лишь по несколько офицеров от каждого полка. Вспомним: так командировали в наше время омоновцев и милиционеров в Чечню. Поэтому слово «ссылка» и не употреблялось даже Лермонтовым. 

Почему же бывший корнет кавалергардского полка Николай Мартынов выбрал для службы Гребенской казачий полк, а не пошел в более престижный Нижегородский драгунский, к землякам? Есть несколько версий: возможно, просто первая свободная вакансия открылась именно в Гребенском полку; возможно, был и расчет – уж больно много ссыльных декабристов пыталось получить офицерские эполеты в нижегородских драгунах, и Мартынов все же не хотел, чтобы его с ними путали – он же на Кавказ ехал за генеральскими эполетами. А может быть, просто не захотел служить вместе с бывшим другом детства – ведь первым то в 1937 году на Кавказ уехал все-таки Лермонтов. Кто знает? Как пишет П. К. Мартьянов: «Отставной майор Гребенского казачьего полка Мартынов, «счастливый несчастливец», как метко охарактеризовал его Лермонтов В. И. Чиляеву, был красивый и статный мужчина, выделявшийся из круга молодежи теми физическими достоинствами, которые так нравятся женщинам, а именно: высоким ростом, выразительными чертами лица и стройностью фигуры. Он жил в надворном флигеле Верзилиных вместе с М.П.Глебовым и Н.П.Раевским и, по словам последнего, являлся истым дэнди a la Circassienne. Отличительными признаками этой горской фешенебельности были у него бритая по - черкесски голова и необъятной величины кинжал, из - за которого его Лермонтов и прозвал poignard'oм. Он одевался чрезвычайно оригинально и разнообразно. Как отставной офицер, он должен был носить форму Гребенского полка, но это ему не нравилось, и он употребил все свои способности на то, чтобы опоэтизировать ее, делал к ней добавления, менял цвета и применяя их согласно погоде, случаю или своему вкусу... Одно в нем не изменялось: это то, что рукава его черкески для придания фигуре особого молодечества были всегда засучены, да за поясом торчал кинжал. Все это проделывалось с целью нравиться женщинам».Ну а теперь немного о знаменитой дуэли Лермонтова, которую некоторые историографы прошлого пытались именовать убийством поэта….

Существует масса различных версий о ее причине – первая из них проста и логична: высшие власти мстили Лермонтову. Версию выдвинул первый биограф поэта П. А. Висковатый: «Нет никакого сомнения, что г. Мартынова подстрекали со стороны лица, давно желавшие вызвать столкновение между поэтом и кем - либо из не в меру щекотливых или малоразвитых личностей. Полагали, что «обуздание» тем или другим способом «неудобного» юноши - писателя будет принято не без тайного удовольствия некоторыми влиятельными сферами в Петербурге. Мы находим много общего между интригами, доведшими до гроба Пушкина и до кровавой кончины Лермонтова. Хотя обе интриги никогда разъяснены не будут, потому что велись потаенными средствами, но их главная пружина кроется в условиях жизни и деятелях характера графа Бенкендорфа, о чем говорено выше и что констатировано столькими описаниями того времени». Конечно, П. А. Висковатый имел возможность беседовать со многими осведомленными и заслуживающими доверия современниками поэта. И, если он пришел к такому выводу, то несомненно, у него были к тому достаточно убедительные основания. А вот если руководствоваться соображением «ищи того, кому это выгодно», то уж Мартынов на роль наемного убийцы не подходит ни капельки. И поэт, и его противник были убежденными монархистами. Императора поругивали, понятно, да ведь кто богу не грешен и государю не виноват? Не стал бы Мартынов убивать Лермонтова за то, что тот правительство ругает, - стоит вспомнить его же недавние строчки про «скошенных с земли руками палачей». Да и какими же это, хотелось бы знать, благами могли Мартынова, богача и офицера, успешно делавшего армейскую карьеру, прельстить эти царские сатрапы или даже бы и сам государь – император? Состояние у него и так было немаленькое, карьеру он мог бы сделать прекрасную. Наоборот, Николай Мартынов – умный человек, целясь в Лермонтова из гладкоствольного дуэльного пистолета, не мог не понимать, что в случае гибели Лермонтова навсегда летит под откос» не только вся его армейская карьера, но и рушатся заветные мечты о генеральском чине. Да и не в игрушки он играл. Уж кому, как не Мартынову, было известно, что стрелок Лермонтов отличный, - «туза навскидку пробивал корнет». Дуэльному противнику Лермонтова было что терять и никакой выгоды не было убивать...

Во времена заслуженно забытой «политпропаганды» некоторые «кем-то уважаемые» авторы додумались аж до того, что Лермонтова убил не Мартынов, а снайпер из засады. Ну, это уж просто какой-то «рояль в кустах»!!! «Собственно секундантами, — вспоминал князь Александр Илларионович Васильчиков,- были: Столыпин, Глебов, Трубецкой и я. На следствии же показали: Глебов себя секундантом Мартынова, я - Лермонтова. Других мы скрыли. Трубецкой приехал без отпуска и мог поплатиться серьезнее». Кстати, тот же П. А. Висковатый, основываясь на статьях А. И. Васильчикова о Лермонтове и на личных беседах с ним, считает этого участника дуэли одним из друзей поэта, а его рассказы - абсолютно правдивыми. Он так писал в своей книге по поводу статьи Васильчикова «Несколько слов в оправдание Лермонтова от нареканий г. Маркевича»: «Справедливая и горячая защита Лермонтова делает тем более чести князю Васильчикову, что сам он в свое время немало чувствовал на себе сарказм Лермонтова». Кстати, в семье председателя Государственного совета России князя И.В.Васильчикова к таким словам, как честь (в отличие от авторов версии про снайпера) относились всегда крайне щепетильно….

А вот и два других секунданта: Алексей Аркадьевич Столыпин-Монго - двоюродный дядя и друг М. Ю. Лермонтова. Начиная с юнкерской школы, они почти всегда были рядом. Оба по окончании школы несколько лет служили в одном и том же лейб-гвардии гусарском полку, проживая на одной квартире и посещая высший петербургский свет. Вместе участвовали в Галафеевской экспедиции 1840 года в Чечне и вместе прожили в Пятигорске последние месяцы перед дуэлью. «Назвать Монго-Столыпина — писал его современник М. Н. Лонгинов - значит для людей нашего времени то же, что выразить понятие о воплощенной чести, образце благородства, безграничной доброте, великодушии и беззаветной готовности на услугу словом и делом».

Князь Сергей Васильевич Трубецкой тоже принадлежал к числу друзей Лермонтова. «Он был из тех остроумных, веселых и добрых малых, которые весь свой век остаются Мишей, или Сашей, или Колей. Он и остался Сережей до конца и был особенно несчастлив или неудачлив... - так писал о нем С. А. Панчулидзев в книге «История кавалергардов». О их дружеских отношениях говорит датируемая серединой апреля 1841 года запись в дневнике Ю. Ф. Самарина: «Помню его [Лермонтова] поэтический рассказ о деле с горцами, где ранен Трубецкой... Его голос дрожал, он был готов прослезиться...»

Интересная, однако, версия со снайпером получается – собрались старые знакомые и приятели, сплошь аристократия и люди чести, (а один даже ее эталон), выяснять отношения. Бабахнул из кустов снайпер и Лермонтова убил. А друзья же поэта вместо того, чтобы снайпера отловить и, после положенного ему мордобития, отправить куда надо, напридумывали на нашу голову разного. В общем, настолько «достойная» версия, что, наверное, автор в свое время получил за нее нехилую премию имени кого-то там…..

А вот еще одна версия дуэли - «комплекс Сальери» - зависть поэта-неудачника к славе талантливого поэта. Правда, Мартынов мог бы стихи и в столице писать, для этого незачем было и на Кавказ переводится. Его туда никто не ссылал. И папиных денег на издателей, чтобы книжками всю публику завалить, не только вполне хватило бы, но и на шикарную жизнь внукам еще и осталось.

Штатовская версия дуэли сначала вообще вызывает нешуточные сомнения в нормальности психики ее автора. И только потом, подразобравшись, начинаешь понимать кое-что. Вот история вопроса - в 1976 году, в США, в альманахе «Russian Literature Triguarterly» была опубликована подборка весьма откровенных стихотворений, которые приписывались Лермонтову. Это подтверждал и компьютерный анализ текста (которого, впрочем, никто не видел). Откуда взялись стихотворения в штатах – бывал Лермонтов на Кавказе, в Петербурге и Москве, в Тарханах жил, конечно. А вот чтобы в США – ну это уж вряд ли… Более или менее начинаешь понимать причину, узнав про автора. Это литературовед из Йельского университета Александр Познанский. Выпустил в свое время монографию «Демоны и отроки» (в период гласности и перестройки она была выпущена в 1999 году небольшим тиражом московским издательством «Глагол», не за счет, этого издательства, конечно). Так вот, в монографии мистер Познанский заключает: великий русский поэт страдал так называемым латентным гомосексуализмом, породившим многие психологические комплексы. Многие его любовные стихи посвящены не женщинам, а мужчинам, прежде всего однокашникам по юнкерской школе, Михаилу Сабурову и Петру Тизенгаузену. В качестве доказательств Познанский приводит отрывки писем, адресованных Сабурову и Александру Бартеневу. Последний, кстати, явно намекал на близкие отношения Михаила Юрьевича и Мартынова. Мартынов, по его мнению, и вызвал Лермонтова на дуэль потому, что ревновал его к женщинам вообще, а Лермонтов ухлестывал за ними только для видимости. И, откровенно говоря, они нередко бросали его (может быть, узнавали о его противоестественных увлечениях?), или же он сам неожиданно оставлял объект своего поклонения». Я почему-то уверен, что американцы не стоят в очередях за книгами русских поэтов. По-моему, они в основном газеты да комиксы читают. А уж если книги, то у этого народа тоже хватает прекрасных поэтов, которых переводить не надо. Готов спорить - очень мало американцев скажет, кто же такой Лермонтов. Однако на статьи в газетах и монографию денежки-то нашлись. Ну что тут сказать – ай да молодец «бывший русский» - то ли какой-то эмигрант, то ли их потомок - Александр Познанский. Сообразил, умница, как использовать янки для того, чтобы себе заработать на бутерброд с маслом! Нашел и выполнил социальный заказ – то ли ЦРУшники тогда очередную пакость хотели сбросить русским, то ли в Йельском университете у какого-то папочки на этом занятии ребенок попался. Тут-то доцент и выдал монографию - ничего, мол, страшного, этим и многие великие люди тоже грешили. Интересно, сам-то Познанский в эту ахинею верил?